Случилось редкое ныне в чувашской культуре явление – народный поэт Чувашии Николай Исмуков выпустил пять томов собрания своих поэтических, критических и философских сочинений.

В пяти томах – квинтэссенция творчества поэта и философа. Первый том охватывает стихи 1954-1987 годов и детский рассказ «Горячий лед». Второй том – стихотворная трагедия «Ахӑрсамана» («Светопреставление») и интервью с председателем КГБ ЧАССР. Третий том – циклы стихов «Узоры судьбы», «Письма на камнях», «Песня белого лебедя», поэма «Митта», стихотворные посвящения, размышления о поэзии, философии и литературе, публицистические статьи, очерки, интервью. Четвертый том открывается «Словом к церемонии получения Государственной премии» и состоит из рубаи и цикла стихов «Звезды в кладезе».

Все эти четыре тома выпущены ИПК «Чувашия» в едином формате в 2014 году. Пятый том более объемно издан в 2017-м в типографии «Новое время». В нем представлены три цикла стихов («Загон мой – поэтическое поле», «Песни дачных цветов» и четверостишия), остальное – исследования по философии, этнофилософии, родословие и семейные фотоснимки, статьи о литературе, культуре, национальной политике, интервью для журналов, отзывы и рецензии о диссертациях и др. Материалы на чувашском и русском языках.

Ознакомившись с пятитомником и сборником «Звезды в кладезе» (2011), по привычке набросал несколько размышлений о прочитанном и о литературно-поэтическом творчестве Николая Исмукова. Раньше я знал его как замечательного ученого, а в литературу он ворвался молниеносно на собственном пегасе с премией за незнакомые мне книги, и сейчас я искренне рад перечитывать его творения...

Николай Аверкиевич Исмуков (1942 г.р.) – доктор философских наук, профессор, почетный работник высшего профессионального образования России, заслуженный деятель искусств, лауреат государственных и общественных премий, кавалер многих почетных званий и членств. После художественного училища работал учителем рисования, физики, физкультуры, астрономии, чувашского языка в школах родного Батыревского района, продолжил учебу на историческом факультете Уральского университета, окончил аспирантуру и докторантуру Московского педагогического университета по философии. Был заведующим кафедрой философии, деканом факультета Чебоксарского кооперативного института. О поэте и перипетиях его жизни, о творчестве, философских поисках и родословной Исмуковых в разных местах книг сказано довольно основательно («Поэт – о себе» – 1 том; «Философский камень – не камень преткновения»; «Над чем работают, о чем спорят философы»; «Поверьте закономерностям природы...» – 3 том; «Каждый поэт – философ, но не каждый философ – поэт»; «Этапы судьбы: генеалогия рода и ряд интервью» – 5 том), и по ним легко можно обогатить энциклопедические сведения о нем.

Две магистральные линии вели Н.А. Исмукова по жизненному пути. Это научно-педагогическая деятельность и литературно-поэтическое творчество. И на этих путях он природным умом, целеустремленным трудолюбием и настойчивостью добился отличных результатов. Сразу отметим: Николай Исмуков – талантливый, оригинальный поэт, философ, мыслитель, по родству и духу продолжатель поэтического дела Васьлея Митты.

Я прочитал Исмукова сквозь призму Митты. В истории чувашской литературы образ и дух Митты, мне думается, будет определяющим и возвышающим его творчество. Митта в чувашской истории, как и Сеспель, остался символом честности, справедливости, правды и любви к родному народу. Смерть гениального поэта не означала гибели его высокой мысли и человеколюбивой души. Как бы передав эстафету чеканных, горячих и чистых стихов и высокую планку литературного мастерства племяннику, он обрел свое продолжение. Он стал не только литературным героем Исмукова, но и его лирическим героем, эталоном нравственности почти во всех малых и крупных произведениях. Ему посвящены стихи, поэмы, трагедии, статьи. Теперь смело можно сказать, что Исмуков возродил дух своего единомышленника и подчеркнул бессмертие истинной поэзии.

49-летний чувашский Фауст Василий Митта проиграл пари со сталинским беззаконием. Но он остался непреклонным борцом, до конца верным сыном народа. Попытки негодяев отнять у Митты его мятежную душу и чистые мысли, отнять выстраданные в сибирских лагерях стихи будоражат многих наших современников, и нет ничего удивительного в том, что появился художественный монумент его мужеству и таланту в виде трагедии «Ахӑрсамана». Соглашаясь с хвалебными статьями о трагедии, все-таки считаю, что автор, завуалировав реальный образ, не до конца выдержал Данковский дух поэта в жестокой и праведной борьбе за национальную культуру.

В целом Николай Исмуков смог поэтично выразить надежды и стремления чувашской интеллигенции 30-х годов ХХ века, смело показал мусорность многих сотоварищей, затоптавших честь нации в угоду своих личных выгод. «Я сын трудового народа!», не сдаваясь лжи, писал Митта начальнику НКВД Розанову из Алатырской тюрьмы. Но ведь как раз лучших и верных сыновей трудового народа трепала диктаторская молотилка.

Исмуков отлично понял, что Митта стал вечным образцом чувашского менталитета. Стал под стать легендарным Прометею, Фаусту, стремившихся облагородить весь мир. В трагедии «Ахӑрсамана» фантастический союз лжи и зла, власть дьяволов Кузнецовых и ведьм Сахьяновых, пожиравших правду, любовь и добро, показаны достаточно выпукло. Высший миг блаженства для Митты не в блеске славы, восторге любви, не в зависти, не в хитрости или даже не в лагерном куске мерзлой картофелины или теплой лачуги на промозглой Оби – его радость в порядочности, защите родного народа, его культуры, языка и песни. «Поэт – душа народа, а не сброда, – говорит Исмуков. – Когда бесчестье загоняет в угол, То исподволь сомнение берет» (из поэмы «Митта»). Свободе свободного народа пел гимны Митта. Тематическая линия всего творчества племянника крепко переплелась с наследием борца, и этот лейтмотив удачно повторен Исмуковым в нескольких циклах («Прекрасное с прекрасным совместимо. У жизни с жизнью общие черты» – «Земля – и мера истины и корень»). Реминисценции стихов Митты достойны похвалы, они звучат в унисон сибирским стихам из поэмы «Таэр», классике «Ивановского бульвара»: «Не спеша иду вдоль парапета, Мраморные столбики – рядком. «Мыс любви» – звучит названье это Издавна на берегу крутом»...

Ретроспективная оптимистическая трактовка трагедии целого поколения людей ХХ века не может не отозваться на чувстве самоотверженности читателей. Полагаю, она будет усиливать у многих и многих лучших сыновей и дочерей народа тягу к утверждению справедливости. Голос прошлого, давнего или недавнего, будет вкладывать в нас опыт пройденного и углубит миропонимание. Будущему эта поэзия доставит веру в справедливость и нужность наших дел, дерзаний, мучений и терпений.

Светлый дух Митты не померк под разными салютами и в наши дни продолжает тянуться к свету, гуманной цели, борется с нынешней дьявольской чехардой в государстве. В этом разве не кроется залог бесконечности идеалов Митты?

Я искал в книгах произведения попроще, чтоб предложить их для учебников средней школы. Нашел немного. Все-таки философские медитации (размышления) Исмукова тяжеловаты для восприятия школьниками. Но зато они впору, чтобы над ними, читая, задумалось старшее поколение. Стихи о смысле жизни, человеческих стремлениях, любви и ненависти, одним словом, вся поэтическая философия давно нужна была нашей обмельчавшей в последнее время литературе.

Николай Исмуков спокойно рассуждает о крадущейся исподволь неминуемой смерти, мерит судьбу вдоль и поперек, оценивает сотворенное нами в мире добро и зло. Нападки завистливых ничтожеств отнимали немало живительных соков у него и других честных людей, и теперь они льют немало грязи на талантливых специалистов. Но кого из нас не грызла эта бессовестная двуликая свора!

Меня радует твердость позиции, ясность философской мысли и четкость поэтической речи Исмукова. Радует отшлифованность его медитации. Как у Митты в цикле «Таэр» или Хузангая в «Песнях Тилли», для Исмукова наука и поэзия не отделимы от нравственности, от идеала прекрасного и жизнелюбия. Без одухотворенности, без надежды, без веры в справедливость не было бы смысла терпеть и творить что-либо ни Васьлею Митта, ни Ухсаю и Хузангаю, ни Скворцову и Воробьеву, ни Николаю Исмукову.

В широком понимании поэзия Исмукова – это крылатые размышления о смысле и перипетиях жизни, о нравственности, знании и благородстве, о человеческих радостях и горестях и творчестве, развернутая метафорическая философия, союз эмоции и мысли. Особняком стоит он от сочинителей песенно-танцевальных верлибров и сюжетно-бытовых стихотворений.

У послевоенного поколения было немало поэтов хороших и разных. Теперь литература, писатели и газеты обмельчали, критики у нас нет совсем. Конечно, каждый творит в силу своего таланта, страсти и желания; коль кто стремится, тот получает признание либо в обществе, либо добивается у власти («Поэтом нынче каждый может стать – все вверх стремятся, мусору под стать» – «На гусли-горе»). Талант поэта, все-таки, реализуется личностью, биографией, деяниями и борьбой. На лице истинного поэта пишется эмблема Времени, хотя наше время не видит силы в поэтическом слове решать что-либо важное. Пушкинские времена, когда поэта ставили выше царя, прошли. Я не воспринимаю возвеличивания Исмуковым или Тургаем роли поэтов и поэзии. Мелководные стихи уже не соответствуют состоянию человеческой души в компьютеризованном мире. Хилые литературные амбиции, рассуждения о славе и чести, вожделенный взгляд на Парнас, мне кажется, не интересуют читателя ХХI века.

Волевой напор, дерзость, стремление к действию привлекает молодежь. Смотрите на поступки народного поэта Валерия Тургая. На фоне пассивной толпы поэтов-ровесников он на голову выше других своей энергией. Ватная непробиваемость квартирного покроя не пригодна для живой поэзии, но и поэтическая ловкость рук словообильных ремесленников выбивает подлинность переживаемого. Вроде все замечательно в произведениях, но не врезываются они в память ничем! Сплошное штукатурство! В размышлениях о литературе Исмуков об этом говорит напрямую.

Только талантливые и ищущие творцы приносят свежую струю в обыденность. Только они, как писал Юрий Скворцов, взбудоражат застоявшееся озеро литературы. Многим нашим стихотворцам не хватает широты взгляда, они не могут выйти за рамки семейного круга и плясового такмака. Трудно соединить и даже не удается многим узнать, как превращать личное «я» во многоохватное «мы». «Хотел сказать одно, а вышло так: Промолвил невпопад я не о том. От счастья не уходят никуда, В сырую ночь покинув отчий дом» («Именем твоим»). Личное? Сугубо личное. Но в то же время и твое, читатель.

Естественно говорит Исмуков об общенациональном через свое собственное единичное. Конечно, в стихах и статьях от начала до конца гордо присутствует личное «я» и чувство грядущего почета. Тем не менее, поскольку размышляет он о славе вроде бы через ее отрицание, это не воспринимается за кичливость и себялюбие. Поэта выручает наука. Его выручает философская мудрость и великолепное чувство эстетики образного слова. Он вошел туда, куда не мог дотянуться холодный рассудок науки. Чувство и мастерство словесного ваяния, тонкое понимание семантики и музыки слов у него отменное. Он любит мысль, облаченную в красивую одежду, умеет подбирать нужный фасон, то есть жанр, и может представить читателю зримую картину психологического состояния героя: «Как челнок, неустанно Меж горем и счастьем сную, Чтоб ниточка жизни Надежней была и прочней. Белокипенных кистей Так много в родимом краю. Ну а ягоды, ягоды Ночи осенней черней» («Цветы черемухи»).